Обзор альбомов
|
||||||
Сальваторе Адамо - общественный деятель
|
Сальваторе Адамо в интернете
|
|||||
...И многое другое...
|
Новости
|
Ссылки
|
О сайте, его авторах и друзьях
|
К СПИСКАМ ПЕСЕН
ПО АЛФАВИТУ
- Бывало, возвращался домой поддатый, поздно ночью, ну будил её, чтоб поколотить… но из-за этого в мясники… куда там… чтоб я распилил!.. Да, вам лишь бы кого в виноватые… все вы полицейские такие… вот хотя бы меня, честного воришку, и туда же… хотя я сам бы для неё на части разорвался. Также и с первой моей бабой, когда она кончила с собой, прыгнув с машины, на скорости сто в час. Пытались повесить её смерть на меня… А я хотя бы потому был не причём, что не мог её удержать. Хотел бы я на вас при этом посмотреть, рёхнутую держать и тут же, как того требуют в правилах вождения, ни при каких обстоятельствах руль не бросать. И потом… эти бабы… вы же знаете, когда им что-то в голову взбредёт… Ну, может, мне нужно остановиться было, когда она слетела с "Хонды", но, я же спешил, мне было нужно успеть к началу забастовки, чтоб всё не перекрыли… нелёгко было тогда, вы же знаете, мсье сыщик.
- Комиссар!
- Как хотите… А то, любил я её… когда увидел в зеркале заднем, дак слёзы на глаза навернулись. Даже сумочку ей бросил, подумал, понадобится ещё вдруг, если выживет.
- Почему вы с ней спорили?
- Потому, что собиралась она от меня уйти, всё ей пообещал, пообещал даже, что буду с ней добрым, всё сделал, лишь бы выбить ей из головы эту затею.
- И голову снесли ей?
- Да нет же, вовсе нет, я же вам сказал, что она спрыгнула на ходу.
- Голова?
- Да, нет, баба моя. Та, что умерла… первая… Да, подумайте же вы, мсье директор…
- Комиссар!
- Хорошо… Еж ли б я был мясником, а известно жертв много, и убийца выбрасывает куски…
- Значит вы в курсе?
- Как и все кругом, об этом только и разговор, в последнее время… Говорю ж вам, что если б был этим мясником, я б не выдал вам голову подружки, которую порол поблизости, её запросто было б опознать, и вы б допёрли бы… А он хитрый и учёный, артист этот…
- Почему бы и нет, это позволяет вам говорить в точности то, что вам хотелось бы мне сказать.
- Эй… постойте-ка!
Субъект умолк и посмотрел комиссару прямо в глаза.
- Вы забыли одну штуку…
- И какую же?
- Вы забыли, что не настолько я смышлён, чтоб додуматься до такого. Для меня, точно, мудрёно это всё… Знаете, в школу я почти не ходил. Малым пацаном совсем приходилось мне уже "зарабатывать на жизнь", как говорится, и папаша мой рано научил меня ловить кроликов и форель.
- И кур в курятниках…
- Может быть… только между кражей курицы и разделкой её на части есть всё же разница…
- Прекрасный образец смыслового согласования, молвит увлечённый французским правилонаписанием комиссар. - В любом случае, не об одном и том же подчерке идёт речь, - продолжает он.
- Курицу я мог и купить…
- Или же украсть…
- …уже мёртвой, в супермаркете. Незачем и утруждаться. А отрубить окорок у курицы, пускай и краденой, совсем не то же самое, что отчекрыжить ходули хорошенькой бабёнке, где-нибудь на берегу реки, пусть и называется она Эн, мсье контролёр. К тому же, я таких вещей не делаю… я не такой, пусть с виду на то и гожусь. Вы же верите мне, не так ли? Могу я идти?
- На сей момент, вы свободны, по меньшей мере до новой повестки… Из виду мы вас не выпустим, не всё ещё с вами закончено, мсье подозреваемый за номером 43.
Татуированный наш ковбой уходит, а Розарио присоединяется ко мне.
- Теория моя на счёт святого Симфорьена не сработала, - хныкнул он.
Я напомнил ему причину своего визита.
С виду ушедший в себя, он протянул мне папку с делами пропавших за минувшие два года женщин, с прилагавшимися их фото, даже тех, что были найдены мёртвыми, но не опознанными. С комом в горле, едва дыша пробежал я скорбный список и фото несчастных созданий, о которых по меньшей мере можно было сказать, что выглядели они совсем не как на пробах.
Стало мне легче. Не нашёл я имени исчезнувшей моей в списке, не признал я ни овала её лица, ни миндалин её глаз, ни губ сердечком, как не напрягал я воображение своё, силясь устранить с жертвенных сих физиономий видимые мною кровоподтёки, гематомы и волдыри.
Вызвал Розарио и ту, кого должно было бы мне называть "экс-будущей тёщей", чего точно уж не осмелился бы сделать сам я. Вестей от дочери у неё не было вот уже несколько месяцев, она, однако, вовсе не беспокоилась - случилось то не впервой, приплод её истинная кошка, всегда падает на лапы свои и знак о себе подаёт лишь по собственному разумению… то бишь, когда в деньгах нужда возникает.
- Ах, да… - добавляет инспектор Беллясе, - в последний раз разговаривала она с матерью, чтобы сообщить той, будто бросила "грустного клоуна" своего…
- Это всё?
- Это всё! На что ещё ты жалуешься? По крайней мере ты знаешь, что она цела и никто кроме тебя ею не интересовался.
- Хорошо, старина, сэндвич с меня, поговорим о святом Симфорьене… у меня до начала работы всего полчаса.
Говорили в самом деле опять обо мне, всё, чего по этому поводу хотел сказать Розарио, уложилось в нескольких словах:
- Вот, спрашиваю я себя, как ты терпишь всё это у Легэ, не похоже на тебя… или же сильно ошибаюсь я на твой счёт.
- Я и сам, должно быть, ошибаюсь на свой счёт, - возражаю ему. - Припоминаю денёк один, слонялся я с дружками своими, лет двенадцать мне тогда было. Предводитель банды, Рене, даже имя помню его, решил наведаться в кондитерскую лавку старенькой и весьма любезной дамы. Он знал - чтобы спуститься к явившемуся в лавочку клиенту, о чём предупреждал перезвон колокольчика над входной дверью, ей требовалось некоторое время. Всё нужно было вершить как раз в те самые несколько минут, в которые мы оставались среди горы лакомства, предоставленной единственно лишь нашей совести. Без зазрения этой самой совести, набили мы свои карманы всяческими карамельками, драже, миндалём в сахаре, лакричными палочками, кексами, сладкой пастой и всевозможными шоколадками. Тут явилась и неизменно улыбчивая старушка, казалось вовсе её не удивляло, отчего это являлись мы всемером к покупке какой-нибудь ерунды сантимов за двадцать пять на всех. Лавочку покидали мы притворщецки, гордые своим ничтожным подвигом.
- Не спал я ночь напролёт. На следующий день в одиночку явился в кондитерскую и тем временем, пока шла она ко мне, выложил на место свою долю награбленного, купленного мною в другом квартале. Я положил ей даже плитку шоколада "Нестле", дававшую мне право на глупую картинку из серии "Красивые уголки Бельгии". То была, как сейчас помню, церковь Сен-Ромболь в Малине - одно единственное фото, недостающее до полного набора, обменившегося на килограмм какао и некий шарик с видом центральной площади Брюсселя. Ах, как же был я счастлив! Ах, как сладко спал я в ту ночь!
- Так, ну и что? Зачем рассказываешь ты мне всё это?
- Просто спрашиваю себя, вернул бы я сладости сегодня.
- А я, - решил переплюнуть меня Розарио, - я бы придумал что-нибудь этакое, чтоб угостить приятелей задарма. Скажем, дюжина из них заваливает в бистро, впервые. Несколько минут спустя являюсь туда с корешем своим, Джино, и я. Мы что-то заказываем себе, как бы ничего не зная про остальных. Мало помалу увязаем в общем веселье, не общаясь с теми. По условному сигналу те, один за другим, смываются. Оставшись одни, мы с Джино платим по счёту.
- А остальные? - спрашивает обеспокоенный хозяин кафе.
- Какие остальные?
- Ну… друзья ваши?
- Какие друзья? Мы их вовсе не знаем!
- Как это? Хватит вам шутить, - нервничает тот.
- А что, разве они не симпатичны?
- Нет, это невозможно! Вы все заодно.
- Послушайте, мы не станем сносить подозрений, вызывайте полицию, пусть разберутся. Не на многие же тысячи мы тут наели… нам есть чем расплатиться.
Бесцеремонно помахиваю нашей единственной купюрой в тысячу франков.
- Если у нас акцент, не значит, что мы нечестные.
- А я этого и не говорил, - протестует бармен.
- Но, так подумали, а тысяча франков… да лучше я их отдам нищему, которого вы оставили скулить под дверью, без малейшего внимания. Стыдно-то как!
- Какой там ещё нищий?
- Эй, Джино, отдай бумажку тому бедолаге! И у нас есть самолюбие, за кого вы нас принимаете?
И Джино с достоинством проделывает это на глазах у обернувшегося медузой трактирщика. Он выходит из бистро и хвастливо протягивает тысячу какому-то ханыге, сидевшему у входной двери, бросив меж ног прямо на тротуар свою кепку.
- Вот! А на счёту у нас два раза по две кружки пива.
- Хорошо, пускай, - проворчал владелец кафе, - это за мой счёт, раз уж я в таком положении…
Уходим мы довольные собой, а через несколько минут нищий, на самом деле, конечно же, член банды, догоняет нас, давясь со смеху и возвращает тысячу франков в наш общак, который мы избегаем тратить, если то позволяет нам наша изворотливость.
- Тонко сработано, Розарио! А затем ты вернулся и ворованное пиво оплатил?
- Ты что, за дурня меня принимаешь?
По возвращении в контору столкнулся я с Франсуаз, подставившей мне щеку. Холодно замечаю ей, что утреннее приветствие у нас уже состоялось.
- Ну и что? Хорошего, насколько я знаю, много не бывает, - пошутила она. - Чем же, крошка моя Жюльен, так обеспокоен, коль отдергивает голову от обычного поцелуя?
- Ничего, Фанфан… всё отлично.
Я назвал её Фанфан, как это делали лишь отец и бабушка её. Пожалел об этом тут же, осознав тот факт, что ветреность моя принуждает в очередной раз меня сделать шаг навстречу неизбежному сближению нашему или к столкновению.
Мог, однако, я ещё вернуться на путь истинный и выправить завихлявшую было свою жизнь, если бы только настоящая возлюбленная моя вспомнила обо мне. Решил - обожду ещё немного, то ли сигнала какого, то ли действия… неважно уж, главное чтоб от неё.
Как-то вечером, хотя не приходилось мне видеть её около трёх месяцев, объявилась Пьеретта, на этот раз рыжая. Позвонила в мою дверь, чтобы одарить непременным своим: "Привет, малыш!" и, как если бы болтали мы с ней не далее, как вчера, протянула мне дымившую кастрюлю со словами:
- Ризотто мсье, как заказывали!
Обуздав удивление своё, реагирую так, будто ждал оригиналку эту, по виду только что вытурившую гостей своих, не озаботившись ни приличием, ни долгом, следовавшим из давнишних отношений. Предлагаю-таки ей войти.
Явилась она весьма кстати, я как раз готовился расколотить три несчастных яйца, чтобы изжарить омлет с колбасой, чем собирался довольствоваться по причине отсутствия блюда более замысловатого. Потому принимал её я с большим, нежели в первую встречу нашу радушием, да и с неким уже интересом, подогреваемым щедростью редкостной сей персоны.
Взглядом указала она на левую свою подмышку; я понял, что следовало достать бутылку красного вина, хранившуюся не в совсем прохладном месте… так сказать. Тигнянелло Антинори восемьдесят первого - "Mizzica!", "Чёрт возьми!" - эхом откликается во мне схоронившийся переводчик. Не будучи особо сведущ в энологии, ведал однако я, что среди вин итальянских знатоков - то было наиболее уважаемым. Ризотто с мозгами от Монтекаттини, вино из Валь ди Пеза, её неповторимая компания… да тут у меня вся Тоскана причалила. Вот здорово!
Ризотто было вкусней, чем в первый раз, потому как было свежо, а Пьеретта и вправду мила. Макияж чуть резковат, особенно на глазах, вкруг подведённых краской для бровей, да губы, и так от природы припухлые, а тут ещё ярко красным замалёванные. Какого же она могла быть возраста? Сорока пяти, может, а не то - и пятидесяти лет? Но, всё весьма и весьма умело закамуфлировано.
- Ну, малыш, на сытое брюхо и разговор слаще. Тебе нечего мне рассказать?
Не успев проглотить, попытался я пробурчать что-то ей в ответ, но вместо того выплюнул в неё несколькими, увильнувшими от расправы рисинками. Усовестившись, конечно же, не смог удержаться я, однако, от смеха и закашлялся, да так, что чуть было не задохнулся. Пьеретта поднялась с места, стукнула со словами: "Это всё от радости", меня по спине и уже как бы себе самой добавила:
- Нет лучше радости, чем неожиданная… Ты, видать, мне рад… Ну, давай, выкладывай, что там у тебя… Кто это залил твой балкон?
Прокашлявшись, рассматриваю такую же как и я любительницу смеси вульгарщины и гостеприимства, словечки которой царапали слух, но, что удивительно, и придавали её речи особую притягательность. Поблагодарив её, улыбаюсь ей как можно приветливей в виду чертовски путанной астральной ситуации на моём небосклоне, после эфемерного прохождения по нему кометы моей любви и слепой службы своей на посту Великого Неудачника. Намеренному забвению в голове моей вопреки, взрослая сестрица Маленького Принца становилась всё более явственной, занимая всё больше места, так что, не смотря на истекшие со дня последнего её исчезновения несколько месяцев, не покидало меня ощущение встречи с ней буквально накануне.
Это, как если бы, едва увидав её и прикрыв глаза, запечатлел бы я образ её на сетчатке намертво.
Вот вам образчик того, как можно вдохновить одной единственной улыбкой, если тот, кому вы адресуете её, способен выслушать так, что не описать словами, и Пьеретта, казалось мне, принадлежала к редкостной этой категории слушателей.
Мне пришла на память последняя наша встреча; не смотря на различие наше во вкусах на живописный предмет, ощутил я некую симпатию при нашей взаимной склонности к упорству в желании каждого сокрушить другого в ораторском поединке.
Чтобы ещё более оживить и без того дружескую сопричастность, установившуюся между нами, я рискнул поставить танго. Особо не выбирая, я наткнулся на "Desencanto" ("Разочарование") Энрике Сантоса Диссеполо, в берущих за душу словах которой утверждалось, что жизнь всего лишь кладбище наших мечтаний. Могло ли попасться более правдивое, более точное послание душе брошенного служки похоронного бюро, каковым я и являлся?
- У тебя есть диски с танго!
- Ну, да… Почему это вас удивляет?
- В твоём-то возрасте…
- Для танго возраста нет! Вот уже десять лет, как я в членах Клуба Танго в Лувьере.
- Я от него без ума. Оно заставляет меня летать, я только это во время работы и слушаю, мне очень хотелось бы повидать твой клуб.
- Когда захотите, но у вас не будет пары, я там танцую только с дамами почтенного возраста…
- Льстец и волокита.
- Как же вы можете слушать музыку и работать?
- Нормально… скажем, она её скрашивает. Как-нибудь придёшь, увидишь. Тебе понравится.
- Вам повезло. У меня на работе другая музыка играет, приходится терпеть.
- Ну и ну! И что же, рок-н-ролл?
- Не совсем… похоронные марши, реквиемы… я служу в похоронном бюро… так-то вот… ассистентом у техника похоронных процедур.
- Да, ты что! Не шути! Ты разыгрываешь меня, малыш!
- Я бы себе этого не позволил… ну или может быть потом, позже.
Она сделала обеими руками рожки, сплюнула под стол, бросила через оба плеча по щепотке соли, посмотрела мне прямо в глаза и расхохоталась…
- Я так и знала, малыш… Я обереглась и сходила в церковь, поставила свечку святому Антонию, чтобы он за меня заступился.
И, ничтоже сумняшися, продолжила:
- А деревья-то твои, что же… всё ещё голубые?
- Есть теперь даже и красные, - ответил я.
- Они что же, малыш… подгорели, что ли… тебе бы пожарных вызвать… ха-ха-ха…
И зашлёпала себя при этом по ляжкам.
Внезапно, совсем другим тоном, без всякого там видимого сочувствия и запросто так, заявила мне, "что была мне за няньку".
- Что-то не катит? Может, могу чем помочь… есть у меня кой-какие возможности, скажем по работе.
- И что же вы делаете, не считая лучшего в мире ризотто?
- Не твоё дело!
Я заглянул в глубину её глаз, она вызывала во мне доверие, я же нуждался в разговоре с "обычной" женщиной. Открыл я кейс бывшего бухгалтера, достал из него фото той, которую продолжал разыскивать.
- Очень мила, - заметила она. - Это та, которую ты ждал в тот вечер?
- И да, и нет.
- Так да, или нет? - уточнила она с дружеской настойчивостью.
- Я ждал её с уверенностью, что она не придёт.
- Больно мудрёно всё!
- Всё, как в романе, забавно. Доказательство тому то, что не видел я её больше года.
- Вместо того, чтоб как дурень какой ждать, со скуки подыхая, да палец посасывая, мог бы и поискать её.
- Не мог позволить себе лишить её права выбора.
- Размазня… чего уж тут оправдываться. Вот и правильно, что при тщедушности твоей не стала она к тебе вертаться, хватило ума-то.
- И на том спасибо!
- Так ведь не за что, парень, как зовут-то её?
- Шарлота.
- Это мило, но всем уж надоело, бабку мою так ещё кликали. А что, теперь это снова модно?
- Да, только она просит называть её Шарли.
- Чудно. Хотя теперь меня ничего уж не удивит.
Она всматривается в фото.
- Скажи на милость, я же видела уже эту девчуру.
- Ну, да! - ответил ей я, мысленно спрашивая себя самого, откуда этот старый парижский акцент у неё, живущей в Эн-Сент-Мартине.
- Как-то вечером, что-то между восьмью и девятью часами, в прошлом году… выехала я из деревушки на работу и видела её в свете моих фар… несколько секунд… она шла от вокзала…
- Вы уверены в том, что высказали?
Сальваторе Адамо. Воспоминание о счастье - тоже счастье...
Salvatore Adamo. "Le souvenir du bonheur est encore du bonheur..."
(перевод Колягина)
СТРАНИЦА 11
Copyright © 2012
Все текстовые, графические и мультимедиа материалы, размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях. Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование (или модификация) за пределами сайта - только с разрешения администрации.
К СПИСКАМ ПЕСЕН ПО АЛФАВИТУ