Обзор альбомов
|
||||||
Сальваторе Адамо - общественный деятель
|
Сальваторе Адамо в интернете
|
|||||
...И многое другое...
|
Новости
|
Ссылки
|
О сайте, его авторах и друзьях
|
К СПИСКАМ ПЕСЕН
ПО АЛФАВИТУ
Приди непреходящая гостья моя накануне, я бы предложил ей позировать, осмелился и преподнёс бы ей сей сюрприз. Упёк бы красоту её в полотно, пусть даже и ускользнула бы она с последним мазком кисти. Непременно отыскал бы в глубине души таланты, её обаянию обязанные. Воспользовался бы случаем тем и раз и навсегда обил бы стены комнаты своей аурой её. Но любимица моя вновь надула меня и не явилась. Так вот, вместо того, чтобы предаться познанию искусства надувательства, удвоил я усилия свои к обретению навыков ремесла мечты моей: принялся я рисовать. Оттачивал карандашный штрих, чтобы стать лучшим из лучших к приходу её, готовой к наброску портрета и увековечивания на полотне. Даже позабыл про мимолётный миг отчаяния, случившийся со мной накануне. Умереть казалось так просто, что чувствовал себя я способным сделать это в любой момент, случись вновь оказаться мне в настроении том и при тех же обстоятельствах. Дожидаясь того, я и живу. Спасибо тебе, Пьеретта!
Я рисую… безнадежье, душевные синяки, побег в никуда, прочищаю от чёрных мыслей мозг свой, купаюсь в розовом цвете и нравится мне это, безо всяких там претензий. Рисую повсюду, на самом себе и напеваю: "Еж ли ноги голубы, это значит от любви, ну, а зелены еже ли, значит в гневе забурели.."
Звонят… кто это опять? Инопланетянка из вчера, теперь лицо её скрыто под кремовой маской небесно голубого цвета, но бигуди из морских трав всё те же.
- Здорово, парень! Не хотелось доставать тебя вчера, и без того ты был основательно потрепан, но я заметила приставленные к стене картинки и подумала, уж не ты ли их нарисовал, а кисть и палитра в твоих руках подтверждают это.
- Так оно и есть, в воскресенье у меня живопись, ну и что?
- Воскрешенье? Причём здесь воскрешенье? Ну, да ладно. Не хотелось бы тебя огорчать, но у тебя есть одна проблема.
- Да? И какая же, скажите на милость?
- Ты дальтоник.
- Это как же так?
- Деревья у тебя голубые, а я не видела ни разу голубых деревьев, потому как их и не бывает.
- Я их такими вижу.
- Ах, ну да, ты видишь их голубыми… Что ж, я права, ты дальтоник.
- Да, нет же, Пьеретта, вас ведь так зовут, не правда ли, таково на этот раз решение художника, так сказать.
- Что, у тебя и разрешение на это есть?
- Это личное осмысление, интерпретация, что ли, или воображение, в то время как вы хотели бы видеть вещи такими, какими они и есть на самом деле…
- Ах, ну да! Только так-то оно проще, чем видеть деревья синими, а ручьи красными.
- Да, знаю я и сам, что это не настоящие их цвета, но вижу всё же их голубыми. Если вам нужны ручьи и деревья "нормальные", возьмите "Поляроид" какой-нибудь и получайте удовольствие. А я, я пытаюсь передать, или воссоздать, иллюзию таинства, удивить что ли…
- Ты что, травкой обкурился, эй?
- Вовсе нет!
- Да ты бы меня больше удивил, напиши ты деревья эти как они есть, во всех деталях. У тебя же нет даже листьев, на твоих деревьях.
- Но… да не стремлюсь я к виртуозности, чёрт меня подери!
- Не нервничай, малыш, рассказывай спокойно.
- Точность, совершенство формы, деталей, цвета всего этого старались достичь в минувшие эпохи: Вермеер, Каналетто, Дела Франческа, Ингрес, Курбе, Рафаэль, Да Винчи с Джокондой, Веласкес и его Menines, всё это прекрасно, от этой красоты дыханье может перехватить.
- Эй, парень, поосторожней, не выпендривайся громкими этими именами.
- Не перебивайте! В ту эпоху, так называемую эпоху классицизма, от живописца требовали передачи сюжета без его интерпретации, за минусом некоторых бредовых галлюцинаций у Босха, да большинства мифических заклинаний. Сегодня, дорогая Пьеретта, сюжет играет гораздо меньшую роль, нежели способ выражения или же эмоциональность.
- Хватит, а не то заплачу.
- Вздумай вы рисовать с тем же реализмом, с той же правдоподобностью, что и при Ренессансе, ваши картины смотреть, конечно, будут уважительно, но с едва скрываемой скукой.
- Ну уж, детка, ты и хватил. Надо же это ещё и уметь. Да не те мерзости, каракули или прочий там помёт мушиный, что пытаются нам демонстрировать теперь.
Оставляю её на минуту, нужную мне для того, чтобы отыскать на моей полке, считай библиотеке, увесистый том по искусству XX-го века, и показываю ей "Гернику" Пикассо.
- Это ужасно!
- Погодите…
Показываю ей одну вещицу из молодого Пабло, автопортрет лет в двадцать, в академической манере.
- Ну, вот то, что надо, это мне нравится, это красиво…
Тут меня и понесло… Вываливаю ей всё, что узнал я на вечерних курсах по истории искусств, да так терпеливо, что твой профессор с университетской кафедры.
Ну да, Пьеретта, Пикассо тоже начинал с гамм, всему учился, рисовал как все, мне хотелось показать вам, что ему прекрасно всё удавалось… но, когда упоминают Пикассо, никому в голову не приходят эти его первые работы. Пресытившись старыми мастерами и набив, что называется, руку, Пикассо попытался сделать что-то своё, он отринул логику, освободился от любых канонов и табу, ушёл от классицизма, пересев в поезд, выпущенный на рельсы Сезанном.
- Лучше б у него из этого ничего не получилось!
- Милая Пьеретта, вам не помешало бы оставить эту уверенность в собственной правоте и не нападать на то, что вам неведомо. Во все времена были нужны безумцы, открывавшие новые пути, которыми всякие там умники начинали пользоваться лишь много позже. Говорите, что вам это не любо, у вас есть на то право, а я стану уважать ваши вкусы, только не отвергайте иной взгляд на вещи кого-то другого.
И закончил, предложив её вниманию "Радость жизни" всё того же Пикассо.
- Вот что, старина, он должно быть носил очки с треснутыми стёклами, здесь же нет ни одной четкой линии…
- Да, только благодаря тем очкам, скажем лучше тем призмам, Пикассо ушёл так далеко вперёд, что и в наши-то дни большая часть нынешних художников "пользуется" всего лишь одной из многих граней его таланта.
- Ладно… хватит этого твоего "лизоблюдства", не убедишь ты меня, парень.
Продолжаю листать репродукции, натыкаюсь на первый вариант "Красной пустыни" Матисса.
- Вот, Пьеретта, что вы думаете об этом?
- О! Это прекрасно…
- Знал, что вам понравится. Это картина Матисса, одного из любимых моих художников. И здесь речь снова идёт об одном из первых его произведений, нарисованном в стиле мастеров старой школы. Одиннадцатью годами позже он тот же самый сюжет переписывает. Всё это время Матисс в поиске себя, меняется, отбрасывает ненужное, становится проще и доступней, отыскивает свой собственный ракурс и вот что представляет собой новая версия…
Углубляюсь на несколько страниц вперёд.
- Тут же ничего интересного…
- Да, нет же, взгляните, все элементы на своих местах, нужно только немного воображения…
- Так, ты хочешь, чтоб я приняла белое за чёрное, только это не одна и та же картина!
- Да, конечно же, нет, Пьеретта, а если вы любите числа, может они больше вам говорят, скажу, что первая версия должна стоить двадцать миллионов бельгийских франков, это тоже впечатляет, но вторую-то, милая моя, вы сможете заиметь не меньше чем за миллиард.
- Вот уж, она мне и даром не нужна!
- Ваше право, и я его уважаю.
- Вот и отлично, вот и спасибо… только хватит, насмотрелась я уж… и не переубедишь ты меня.
Я, всё же, продолжаю… о Сутине, о Кокошке…
- Что за уродства? Это от наркоты, говорю ж тебе!
- Не думаю, и потом… что в том плохого, если искусство от этого становится ярче?
- Да, всё отлично, мсье профи, и хватит об этом! Ты меня уже целый час одному тебе понятными формулами пичкаешь, да в глаза мне красками, которыми всё вокруг исписано, тычешь. А всё потому, что решилась я сделать замечание о голубых твоих деревьях! Да, по барабану мне твои деревья!
- Не сердитесь, Пьеретта, просто мне хотелось дать вам понять, что если разум не эволюционирует, если бы Коперник не осмелился заявить, рискуя быть заживо сожжённым, что земля круглая и вертится вокруг солнца, всё так и осталось бы на плоской земле.
- Как же… это ещё нужно бы увидеть!
- Как это?
- А ты, что же, веришь, что земля круглая?
- Но это же доказано…
- Вот те на, а как?
- Ну, я не знаю… есть же фото, сделанные из космоса… всё верно, круглая она!
- А если это просто трюк… мы ж всё, что угодно глотаем!
Нокаут, сдаюсь, отбросив губку, заодно и тазик. Распускаю шнурки на боксёрских перчатках, сажусь на край моей постели и молча опадаю.
После не видел Пьеретту более трёх месяцев. И новостей о ней никаких. Думал даже, может права она, вот и рухнула в бездну… с краюшка плоской земли…
В понедельник вновь предстал я перед Фернаном с учтивым, вызывавшем в нём симпатию ко мне смирением. На правой щеке его виднелся кусочек лейкопластыря, причину появления которого я отнёс на счёт пореза при бритье. Он поздравил меня с днём рождения и пообещал к обеду стаканчик шипучки. Нас поджимало, нам предстояло предать земле ещё одного отчаявшегося, решившегося таким образом отыскать выход из не прекращавшихся мучений, которыми обернулась для него жизнь.
Он был архитектором, искренне любил свою жену, служившую в земельном комитете. Деловые, поначалу, контакты довели их до любви, опиравшейся на полную взаимодополняемость - по сути, во вкусах и в мечтах. И все же таки архитектор не смог избежать влюблённости в другую женщину. Трудно объяснить, откуда взялась та нехватка чего-то в казавшейся столь гармоничной, официально зарегистрированной семье. Что там было не так? Был ли он большим мечтателем, нежели супруга его? Никто из окружения не способен был развеять это непонимание. В любом случае душа его, в связи с тем, терзалась в мучениях. Как это чаще всего и бывает, любовнице в конце концов надоело слушать его обещания о разводе. А тут ещё и жена, догадавшаяся о двойной жизни супруга, регулярно стала выдвигать претензии. И приходилось ему лгать одной, чтобы уверить другую, и наоборот. Но, чем тактичнее, как казалось ему, вёл он себя в отношении обеих возлюбленных, тем больнее их ранил. Мука доставляемая им, отдавалась эхом в нём, переполняя его, лишала сна. На него навалилась депрессия, не дававшая сосредоточиться на работе. Как правило, все подобные истории заканчиваются выпадом одной из женщин. Случилось же так, что архитектор отказался склонить голову перед сей неизбежной перспективой. Как-то, вернувшись вечером домой, он с порога объявил супруге, что принял ислам, и потому, отныне, получил право иметь двух жён. Однако поостерёгся при этом рассказать, что в одночасье, всё в той же мечети Шарльруа, с любовницей своей обручился. При благословении, дескать, имам нарек его новым именем, Омар. Призвав на помощь весь свой юмор, до последнего помогавший ей хоть как-то мириться с путанными объяснениями нередких запаздываний, да и отсутствия мужа, она расхохоталась. Приняла всё за очередную его скверную шутку. Поболтали ещё о чём-то, о другом.
Но, фантастическое это известие нашла она столь чудовищным, что овладело ею сомнение и провела она собственное дознание. Раскрылась правда истинная, превзошедшая всё, к чему она себя готовила. Тогда она, придя домой, вскрыла себе вены. Архитектор, мучимый совестью, не намного пережил её, накануне погребения супруги пустил себе в лоб пулю.
Так что, у нас образовалось сразу два трупа… и по цене не одного, будьте уверены - с Фернаном такие штучки не проходят.
А тут ещё дело мясника, из-за которого уже две недели вся полиция Монса, включая нового рекрута Розарио Беллясе, пребывала в полнейшем смятении. Гордый уж тем, что допущен к самым сокровенным секретам, но не предавая профессиональной тайны, Розарио сливал мне имеющуюся у него информацию малыми каплями, держа, тем самым, в напряжении и ошеломляя прозорливостью.
Втолковывал мне, будто жуткую ту, скрытую от посторонних глаз, символическую и нарочитую, игру кровожадного мясника, он фактически разгадал. Останки женских тел обнаруживали вдоль всей Эн, на улицах Сантанс[13], Экзекюсьон[14], Энкьетюд[15], Сент-Симфорьен[16], из чего следовало, что тот, как бы, обезглавливал II-ой век.
Мясник в своих деяниях был последователен, это поняла вся Бельгия.
Розарио же, плут, размышлял шире остальных.
- Кому сегодня известно, кто такой этот святой Симфорьен? - спрашивал он у меня. - Папа, и тот его позабыл. Где говорят об этом мученике? Подумай, Жюльен…
- Не понимаю, Розарио.
- Есть два варианта.
- И?
- Речь идёт либо о неком жителе из одноимённой сельской дыры по шоссе Бинч - Монс, или же…
Розарио скребёт затылок на манер Коломбо.
- Или же?
- Или же о ком-то, кто посещает колледж Сент-Симфорьен в Эн-Сент-Винсент.
- Ну…
- Понимая, что наш мясник - вспомни о ловкости, с которой управляется он с пилой - получил навыки коновала или хирурга, мне не кажется невозможным проверить всех профессионалов, занятых на разделке животных, бывших или нынешних, живших или всё ещё продолжающих жить в деревушке и посещающих храм имени этого святого.
- А любой из бывших студентов колледжа его имени мог стать мясниками или хирургами?
- Так, ты всё понял, село… В том и в другом случае, их не тысячи.
- Здорово, Розарио, ты на правильном пути.
- Есть тут у меня одна мыслишка, только никому не рассказывай.
- Клятвенно заверяю тебя, Розарио!
Психоз, охвативший всю область, равнодушным не оставил и меня, порой трудно было мне избежать пусть и неправдоподобной, но так же и до конца не невозможной мысли, что милая беглянка моя могла попасть в сети монстра. Просил я Розарио раздобыть как можно более полный список бедных Евиных дочерей, об исчезновении которых соответствующие власти заявили официально.
Не было у меня координат и экс-будущей тёщи моей. Припомнилось даже, что та была прохладна с дочерью, из-за меня. Не осмелился бы ни за что я, конечно же, связаться с ней, из страха столкнуться с нежеланием говорить со мной, но и из риска нарваться непременно брошенную трубку. Счастлив был бы услышать её: "Аллё, драгоценный мой Херман", и не отвечать, а вздохнуть лишь на это, уверовав, что живёт она, пусть и без меня, но, отчего-то, и не у матери своей. А ещё лучше, тихо так… но об этом и мечтать не осмеливаюсь, сиё было бы уж слишком.
"Ладно, Розарио скоро всё прояснит…" - подумалось мне.
Несколько дней спустя, в обеденный перерыв, беру напрокат наш труповоз, чтобы навестить своего друга, инспектора комиссариата Монса, позвал меня он через Легэ и пригласил повидаться, с тем чтобы продвинуться вперёд в нашем расследовании…
Прибываю в то самое время, когда он приступает к допросу одного из мясников, в предположении многочисленных. Односельчанин мой появляется в дверях одного из кабинетов и знаками предлагает мне дождаться его, заговорщически подмигивая в мой адрес. Розарио известно, что с того места, на коем я сижу, всё слышно и, более того, можно разглядеть подозреваемого. Инспектор Беллясе вопросы свои задаёт, отчётливо артикулируя. Смею доложить, субъект, едва мною различаемый, соответствующей комплекции… с всклокоченными волосами и бородой, огромными, сплошь укрытыми татуировкой руками, торчавшими из драной, кожаной жилетки накинутой на голое тело. Но, я тут же прогнал от себя легкое на помин обвинение в адрес этой "грязной рожи".
Розарио: - Ты мясник?
Субъект: Что вы хотите сказать этим "мясник"?
- Ты разбросал мусорные пакеты с женскими останками по вдоль Эн?
- Я… Да, как вы смеете задавать мне этот вопрос? Послушайте… у меня на это руки коротки.
- Память у тебя, можно сказать, короткая… ты мясником был?
- Да, а что?
- В Сент-Симфорьене жил?
- Там всё ещё и живу…
- Кто такой святой Симфорьен?
- Святой.
- Так, а ещё?
- Что я, знаю?
- Что он такого сделал?
- Нимб, что ли, свой разбил?
От Розарио не ускользнул след усмешки, что обыкновенно им пренебрегалось.
- Эй, чувак… ты смеёшься, что ли, надо мной?
- Совсем нет, мсье полицейский, но откуда мне это знать?
- Ты в церковь ходишь, или когда-нибудь ходил?
- Нет, я всё время в кирку хожу.
- Потому и не знаешь, кто такой этот святой?
- Так… у протестантов нет святых.
Наступает тишина… Раздосадованный Розарио постукивает кулаком по тыльной стороне второй руки. К допросу подключается молчавший прежде комиссар Дюмолин. Он извлекает из какой-то папки фото.
- Узнаёте? Это голова одной из жертв.
- Это Жаклин, только без вставной челюсти…
- Кем она тебе приходится?
- Были какое-то время вместе…
- Бил её?
- Только, когда заслуживала.
- Как это?
- Если препиралась.
- А ещё? Ну-ка, рассказывай.
- Когда храпела…
- А отчего она храпела?
- Вы хоть одну бабу знаете, которая не храпит?
- Не моё это дело… так почему она, Жаклин эта, храпела?
Сальваторе Адамо. Воспоминание о счастье - тоже счастье...
Salvatore Adamo. "Le souvenir du bonheur est encore du bonheur..."
(перевод Колягина)
СТРАНИЦА 10
Copyright © 2012
Все текстовые, графические и мультимедиа материалы, размещённые на сайте, принадлежат их авторам и демонстрируются исключительно в ознакомительных целях. Оригинальные материалы являются собственностью сайта, любое их использование (или модификация) за пределами сайта - только с разрешения администрации.
К СПИСКАМ ПЕСЕН ПО АЛФАВИТУ